Остаться в живых - Страница 100

100

«Сегодня рано утром вас разыскивал друг», — сказал ему заправщик во Фрэнсистауне. Тобела догадывался, кто его ищет: Мазибуко, который разговаривал с ним с такой ненавистью в голосе. Тобела узнавал в незнакомом ему Мазибуко самого себя, каким он был десять или пятнадцать лет назад, — мучимого внутренней пустотой, ненавидящего, злящегося на всех и вся. Он тоже был таким до того, как увидел себя со стороны, до того, как обрел покой в Мириам и Пакамиле.

Тогда он лежал в больнице; они были там вместе с ван Герденом. Именно в больнице он впервые увидел самого себя. Потом не проходило ни дня, чтобы он не думал о своей судьбе, не пытался распутать сложный узел.

Однажды вечером он бродил по больничному коридору; все тело болело после переделки, в которую они угодили вместе с ван Герденом. Он остановился на пороге, чтобы перевести дух, и все. Не произошло ничего необычного; просто он решил чуть-чуть отдохнуть. Он заглянул в четырехместную палату, и там, рядом с кроватью молодого белого парня, стоял врач.

Чернокожий врач. Коса, такой же высокий, как и он сам. Врачу было лет сорок; волосы на висках уже седели.

— Тобела, кем ты хочешь стать? — спросил отец.

…Его отец, воскресенье за воскресеньем так гневно обличавший пороки своих прихожан, был мягок и добр по натуре. Он долго уговаривал восьмилетнего сынишку не бояться темноты.

— Врачом, — ответил маленький Тобела.

— Почему?

— Потому что я хочу помогать людям.

— Вот и молодец.

В тот год Тобела сильно заболел. У него поднялась высокая температура; к нему из Алисы приезжал врач. В комнату вошел белый человек; от него странно пахло, а в глазах светилось сочувствие. Врач положил на его разгоряченный лоб прохладную волосатую руку, потом выстукивал его, слушал стетоскопом, встряхивал термометр и говорил с ним на ломаном коса: «Ты очень тяжело заболел, Тобела, но мы тебя вылечим». Случилось чудо — в ту же ночь у мальчика случился кризис. Температура упала, и он очутился в прохладном, чистом бассейне по ту сторону болезни, в прежнем, знакомом и любимом мире. Именно тогда он понял, кем хочет стать — целителем, чудодеем.

Стоя в больничном коридоре и наблюдая за белым парнем и чернокожим врачом, Тобела живо вспомнил сцену из детства, вспомнил, что говорил тогда отцу, и почувствовал, что колени у него подгибаются: столько лет потрачено впустую! Тобела взглянул на себя со стороны и понял, что мог бы… нет, еще можно прожить жизнь по-другому. Он медленно прислонился к стене; на него навалилась невыносимая тяжесть: это давила его изломанная судьба, жизнь, исполненная ненависти, насилия, смерти. В тот миг им овладела всепоглощающая жажда освободиться от мучившего его тяжкого бремени. Вот бы родиться заново, без этого груза! Тобела упал на колени и беззвучно разрыдался, уронив голову на грудь. Он вспоминал свою жизнь и одновременно оплакивал ее.

Вдруг кто-то положил ему руку на плечо; Тобела поднял голову и увидел того самого чернокожего доктора. Врач помог ему встать, отвел в палату, уложил в постель, укрыл простыней. «Ты очень тяжело заболел, но мы тебя вылечим».

Тогда он проспал много часов кряду, а когда проснулся, мучения начались снова. Он сражался сам с собой, противился доводам разума, отказываясь от самооправдания. В прошлом у него — гора окровавленных трупов. В будущем он станет фермером, земледельцем, дарителем жизни. Невозможно изменить то, что уже сделано, невозможно забыть, кем он был, но в его силах решить, когда и как он изменится, отринет себя теперешнего. Задача нелегкая и долгая — на всю оставшуюся жизнь. Вечером Тобела впервые поел с аппетитом, а после всю ночь думал. На следующее утро — еще не было шести — он пришел в палату ван Гердена, разбудил его и сказал, что покончил с теперешней жизнью. Ван Герден смерил его печальным взглядом, и Тобела решил, что друг сомневается в его силе духа:

— Ты не веришь, что я могу измениться?

Оказывается, еще тогда ван Герден все знал. Знал наперед. Он еще тогда знал то, что Тобела открыл для себя только вчера ночью под мостом в Свободном государстве.

Он — Умзингели. Охотник.

В двадцати километрах к югу от Мпандаматенга, мучимый лихорадкой и галлюцинациями, он заметил слева от себя какое-то шевеление. Повернул голову и увидел трех жирафов. Они бежали легким галопом по саванне — легко и грациозно, словно духи. Они как будто сопровождали его. Их головы чуть заметно дергались на бегу. И вдруг Тобела тоже поплыл рядом с ними, стал одним из них. Он ощутил свободу, радость бытия… Он взлетел в воздух и оттуда, сверху, любовался тремя величественными животными. Тобела заставил себя подняться еще выше, повернул на юг, поймал крыльями ветер, и ветер запел. Ветер нес его, а все происходящее внизу стало мелким и ничтожным. Он летел над границами, перелетал холмы, широкие реки и глубокие долины, прорезавшие континент, а вдали он видел океан. Потом он вдруг очутился на берегу; он стоял, глядя вдаль, на скалистый мыс, и песня ветра сменилась грохотом прибоя. Волны накатывали на камни — по семь, всегда по семь. Он сложил крылья и стал ждать. Он дожидался секунд полной тишины, которая наступает между грохотом волн.

42

К четверти третьего Тигром Мазибуко начал овладевать сон. Он положил пистолет-пулемет под резиновый коврик под ногами и неизвестно в который раз вылез из машины. Где этот гад, почему его до сих пор нет?

Тигр потянулся, зевнул, обошел машину — раз, другой, третий — и присел на капот, вытирая рукавом пот с лица. Он сложил руки на груди и посмотрел на дорогу, производя в уме несложные подсчеты. Может быть, Мпайипели остановился поесть или на перевязку у какого-нибудь шарлатана во Фрэнсистауне. Мазибуко в который раз глянул на наручные часы — в любую минуту что-то может случиться. Интересно, едет ли гад со включенным дальним светом, как делают все байкеры. Может быть, и нет.

100